Мальчик ждал, пряча по карманам груши. Может, зря старался. Может, не будет никакой рыбы. Но она пришла. Видать, почуяла грушу и сразу пришла. Вынырнула откуда-то снизу, словно из середины земли выплеснулась. Глаз в желтой оправе вылупила и стала внимательно наблюдать, как на воде появляются все новые и новые фруктовые поплавки. А мальчик щипал по маленькому кусочку — приманивал. Рыба не дура оказалась — не сразу набросилась, несколько кругов сделала, несколько раз поднырнула, пару раз исчезла, а потом решилась. Ртом прижалась к самому дальнему кусочку, толкнула, догнала, проглотила.

Жива?

Жива!

Рыба осмелела, пошла по грушевой россыпи-цепочке, а Василий — за ней, и стал разговаривать, рассказывать что-то и еще добавлять порции. Так и ходил кругами, пока от груши не остался хвостик.

К великому удивлению Василия, рыба стала приходить каждое утро. Даже Валентина Ивановна заметила.

— О, смотри, твоя троглотитка уже камни охраняет. Что за ненасытная зараза! — Она садилась на корточки в воду и ревностно охраняла малыша. А Егорушка радостно тянулся к рыбине, пытался схватить. Та нехотя отплывала, а иногда задерживалась, позволяла дотянуться до спинного плавника, острого, словно лезвие ножа, — а потом, лениво взмахнув веером хвоста, надолго исчезала, а может, просто пряталась и наблюдала.

Василий бегал по берегу — долго звал, ждал. Но вместо рыбы приходила волна, гулко накатывала на берег, пенным ажуром расходилась по глянцу воды. Солнце высвечивало крабиков, водоросли, мусор, песок. Василий крошил грушу около камней и, наконец, дождавшись проявления рыбины, несся навстречу. Они догоняли друг друга, ныряли, кружили, но всего больше рыбе нравилось взлетать. Удивительное желание! Василий подбрасывал рыбину вверх, она широко открывала рот, словно крылья, разбрасывала плавники и, ненадолго зависнув в воздухе, боком плюхалась в воду, а потом вновь подплывала, хвостом буравила воду, словно требовала от Василия игры и полета. Счастливы были оба.

Однажды на любимое место пришла длинноногая красавица. Она стояла по колено в воде и брезгливо трогала воду. Холодная! Мокрая! Грязная!

«Вот и иди туда, где тепло, хорошо и уютно, а здесь лягушатник для детей», — бухтел Василий, но длинноногая не слышала. Она животом бултыхнулась в море, противно так завизжала и так же противно заелозила модельными ногами. «Да она просто не умеет плавать», — сделали вывод Василий, Валентина Ивановна и мужик на берегу. Его, между прочим, никто не просил, но мужик соскочил с шезлонга, короткими прыжками доскакал до девицы и «спас» ее. Он потащил ее к берегу, а она стонала от благодарности, обвивала его тело без шеи руками и поджимала ноги, которые были чуть короче ее спасителя.

— Видал, как работает? Олигарх, поди? — Валентина Ивановна обратилась к Василию, а тот уже топтался около камней и старательно крошил булочку. Рыба ждала, уже понимала и уже наслаждалась: если бы она умела прыгать, она бы сейчас поскакала по волнам. Но поскакала все та же лжеутопленница. Она спотыкалась о волны, падала в воду, верещала и все время наблюдала, следит ли избранник за ней, восхищается ли ее красотами. Естественно, он восхищался. Театр двух героев, где в финальной сцене девица вдруг взвизгнула и, высоко подбрасывая ноги, вынесла свое точеное тело на песок. И тут она стала подпрыгивать и стирать с живота красные царапины.

— Акула! Акула! — верещала красавица и ногтем тыкала в живот.

— Какая акула?! — Для спасителя наступил еще один звездный миг.

— Большая! — вдруг разозлилась красавица, распахнула ладони, удлиненные маникюром. — Вот такая гадина!

— Обалдела?! Откуда здесь акулы? — сказал толстяк и для достоверности даже зашарил руками под водой. Он ходил вдоль берега, потом ближе к камням. — Ну, где акула?

И вдруг его глаза округлились, он напрягся, глубоко вздохнул и вытащил из воды пухлую рыбу.

— Отпусти ее, — вдруг закричал Василий и кинулся отнимать у толстяка рыбину, а тот, покраснев от удовольствия, пытался на весу определить, на сколько килограммов потянет «акула». — Отдай! — подпрыгивал Василий, а толстяк тянул руки вверх и шел к берегу.

— Мил человек, — это в беседу вступила Валентина Ивановна. Она встала на дороге толстяка, уперла руки в бока и была так спокойна, что толстяк не принял ее всерьез. Он отодвинул женщину животом и глазами нашел красавицу. Ему необходима была ее благодарность. Как-никак, второй раз спас. А красавица ждала спасителя. Как красиво она его ждала: приспущенные веки, согнутая рука на затылке, правое колено вперед. В лучах солнечного света она изображала богиню красоты. Достойный приз победителю. — Мил человек, — уже серьезнее и грубее повторила Валентина Ивановна.

Рыбак удивился перемене в голосе женщины. Совсем другой, металлический оттенок.

— А я говорю, брось! Брось, говорю, рыбу! Моя это рыба, понимаешь! Моя!

— Была, — усмехнулся олигарх, но на сжатые кулаки старухи обратил внимание. Но не будет же эта развалина драться! Он ошибся. Сильно — это он понял во время полета. Упав спиной в воду, затрепетал голыми пятками.

Он еще бултыхался, пытаясь подняться, а старуха уже стояла рядом и спокойно поясняла.

— Ты сам оступился. А теперь, мил человек, ты со своей рыбкой плавай там… там… там, — показывала она в разные стороны по берегу, — а здесь лягушатник и купаться здесь будет моя дитятко и его рыбка. Ферштейн?! Я спрашиваю, ферштейн?! Спрашиваю на чужом языке, родной ты не понимаешь.

Мужик сплюнул в воду, скрипнул зубами и… заметил, как его красавица, проваливаясь по щиколотку в песок, чуть ссутулившись, медленно удаляется по направлению к отелю, а мимо нее бегут проигравшие в домино мужики, загорелые охранники, счастливая детвора…

Рыба ушла. Василий ждал ее много дней: приносил груши, яблоки, морковку… но рыба больше не подходила.

Андроник Романов

Глубина

А вот и он — старый крылатый пылесос с синей надписью «Трансаэро». Поднимаюсь по трапу, вхожу в фюзеляж — в чрево (судя по запаху) сундука для хранения антикварного постельного белья, присыпанного чем-то неожиданно аэрокосмическим. Пузатые телевизоры над креслами подешевевшего от времени бизнес-класса и — свежая блузка стюардессы с легкомысленной пуговкой над пуш-апом. Я ее замечаю сразу.

Монотонно напоминая майского жука, сооружение бежит по взлетно-посадочной, отрывается и зависает на два с половиной часа между Москвой и Симферополем. Всё! Три дня ни о чем не думать. Немного переговоров, отчет шефу и полнейшее радиомолчание — ни звонков, ни Интернета. Повод наконец-таки выспаться.

Эта, с пуговкой, улыбаясь, косится то ли на меня, то ли на мой темно-синий семисотдолларовый «пармиджани». Хороший костюм —